первый
  С
17 марта 1991 года десять лет прошло. Многие
жители бывшего СССР наверняка забыли о
первом и последнем всенародном референдуме
в истории Советского государства. Над моим
рабочим столом висит пожелтевший от
давности избирательный бюллетень с
запутанным многосложным вопросом: "Считаете
ли Вы необходимым сохранение Союза
Советских Социалистических Республик как
обновлённой федерации равноправных
суверенных республик, в которой будут в
полной мере гарантированы права и свободы
человека любой национальности?".
На эту абракадабру нужно было
ответить односложно: "Да" или "Нет".
В то время я как раз достиг
совершеннолетия и 17 марта должен был
впервые в жизни посетить избирательный
участок в качестве избирателя. Первое мое
голосование… Увы, но накануне никакой
трепетной радости не было, был некий
тревожный дискомфорт, словно бы завтра
предстояло идти на похороны.
Бывшие в то время отцы города
призывали нас к разному: Первый секретарь
обкома КПСС Борис Гидаспов - сказать: "Да",
Председатель Ленгорисполкома Александр
Щелканов, совсем ещё недавно изгнанный из
КПСС и работавший тогда грузчиком в
магазине, - ответить: "Нет", а
председатель Ленсовета Анатолий Собчак -
вычеркнуть всё: и "Да", и "Нет".
Логика Собчака была наиболее близка моей,
ведь далеко не на каждый вопрос можно
ответить однозначно: "Да" или "Нет".
Помните, однажды Карлсон в разгаре спора
неожиданно спросил домоправительницу,
перестала ли та пить коньяк по утрам? Да или
нет? А бедная женщина с роду спиртного не
употребляла!
И я не стал опускать бюллетень в
урну - сохранил его для истории - как
памятник очередной нашей глупости.
Референдум состоялся. Большинство
ответило: "Да". Однако единое
государство с многовековым прошлым и самой
большой территорией в мире развалилось
менее чем через год...
второй
Когда
девятнадцатого августа 1991 года под звуки
"Лебединого Озера" вся страна услыхала
о "болезни" Михаила Горбачёва, а на
экранах мелькали смутные лица ГеКаЧеПистов,
я отдыхал в Тверской области. Я решил, что
нужно немедленно ехать в Москву, и тем же
вечером был на Ленинградском вокзале, а
затем и на Краснопресненской набережной, у
Дома Советов.
Поддерживая тонус баночным пивом с
большим количеством сигарет, я внедрился в
актив защитников Белого Дома. Почему Дом
Советов все стали дружно называть "Белым
Домом", для меня загадка. Кругом была
суета и неорганизованность, а строящиеся
баррикады совсем не впечатляли.
Ждали штурма. У БТРа, мирно
тарахтевшего на холостом ходу в стороне от
строящихся баррикад (наверное, расчёт завёл
дизель для острастки), собралась толпа
журналистов. Почти все репортёры были в
нервном возбуждении. Одна журналистка на
моих глазах выронила свой фотоаппарат
прямо под капот БТРа - весь собранный
материал о первом дне путча пропадал.
Оказалось, она фотокорреспондент только
что закрытых ГеКаЧПистами "Аргументов и
Фактов". Стоявшие рядом журналисты
сочувственно разводили руками. Допив
бутылку пива, я подошёл к БТРу, льву-туберкулезнику,
кряхтевшему мощным дизельным движком и, не
думая о последствиях, полез под
бронированный корпус. Закрыл глаза, ощупью
нашел фотоаппарат.
На растерянную благодарность
владелицы воскресшего фотоаппарата
отвечаю: "Ну, раздавил бы, и хрен с ним!"
А потом были очень нужные "окопные"
сто пятьдесят на человека. Для сугрева и для
храбрости.
Затем ночь, принесшая три смерти...
Двадцать второго августа, когда
страсти поутихли, на этой же площади у Дома
Советов - победный митинг. Ведёт
небезызвестный Геннадий Бурбулис.
Выступает Гавриил Попов с предложением
представить Ельцина к званию Героя СССР.
Затем косноязычный Шеварднадзе. Потом к
трибуне прорвался священник-демократ Глеб
Якунин. Его понесло в такие дебри, что даже
самый либеральный либерал Бурбулис
вполголоса умолял: "О политике не говори,
о Боге говори!".
третий
В
апреля девяностого заработал Ленсовет,
который называли "демократически
избранный". С мая председателем
Ленсовета стал Анатолий Собчак. Среди
немногочисленного аппарата Собчака некто
Владимир Владимирович. Человек невысокого
роста, с военной выправкой, на первый взгляд,
ничем не приметный, всегда избегающий
публичных выступлений и не высовывающийся
вперед. В отличие от своих коллег, любивших
"заложить за воротник", он не появлялся
на многочисленных банкетах.
Владимир Владимирович был всегда
вежлив и спокоен, не зависимо ни от чего.
Как-то в первых числах сентября
девяносто первого, во время очередной
многодневной сессии в Мариинском дворце (тогда
уже Собчак-Мэр вовсю занимался переездом в
"национализированный" Смольный) я
столкнулся с тем самым Владимиром
Владимировичем. Я курил на лестнице, а он
мимо проходил. Мы обменялись рукопожатием,
и Владимир Владимирович, не задерживаясь,
быстро прошёл дальше. Вдруг откуда-то из-за
угла выскакивает мой знакомый по Народному
Фронту, помощник небезызвестного депутата
Салье, и на меня с обидой:
- Калинин, на хрена с гэбистом
здороваешься?!
- Каким еще гэбистом?
- Как каким? Ты что, разве не знаешь:
этот собчачий помощник - полкан КГБ!
Вот так было...
|
